В автобусе сидит Диванов и пьёт пиво. Пиво ему не нравится, хотя и холодное. Диванов нехотя отхлебывает из горла, и каждый раз проверяет, сколько еще осталось. Осталось много. Диванов морщится.
Тут следует его описать, чтобы дальше было понятно о чем идет речь:
На вид Диванову лет сорок, он некрасив . Носит чёрные, лакированные, слегка грязные туфли, но постоянно протирает их губкой. Для губки, сигарет, ключей и открывашки он носит небольшую светло-коричневую барсетку. Еще в ней лежит презерватив, но он Диванову не нужен, потому что с женой Диванов давно уже не спит, а другие женщины его презирают.
На Диванове синий джинсовый костюм, чистый. И это говорит о том, что он недавно его купил и не успел еще замусолить. По случаю холодов поверх костюма накинута замшевая темно-коричневая куртка. Кепки, как ни странно, нет.
Шею украшает золотая цепочка, скорее всего с нательным крестом, но мы его видеть не можем, а предполагать не будем. Больше на Диванове ничего нет, точнее не видно под верхней одеждой.
Пока мы описывали Диванова, он успел еще пару раз хлебнуть пиво и посмотреть сколько осталось. Осталось примерно половина бутылки.
Тут следует описать, чем Диванов занимался целый день, чтобы было понятно:
Целый день Диванов скучал. Конечно, сперва он пощеголял пред коллегами своим новым джинсовым костюмом, но тем было абсолютно все равно, они только для виду порадовались. Всё. Больше ничего интересного за весь день у Диванова не произошло.
И вот теперь, в тот небольшой промежуток времени между вагоном метро и собственной квартирой, пока едет в автобусе, Диванов наслаждается пивом. Точнее совсем не наслаждается, но за долгие годы у него выработалась условная привычка, рефлекс, насильно навязанный ему различными пивными компаниями о том, что пиво эквивалентно счастью, радости и правильному образу жизни.
Наконец автобус приехал на нужную Диванову остановку. Диванов через силу осушает остатки бутылки и, пряча пустой сосуд под сидение, вылезает из автобуса. Он делает это машинально.
Теперь он расслаблен и счастлив, можно спокойно идти домой и проводить очередной вечер. И вот уже виден дом и окна родной квартиры, на кухне горит свет, а двор еще пока не заставлен машинами. Но тут, вдруг, Диванову становится плохо и он умирает.
И приехавшие врачи силятся поставить диагноз, но не могут. Но мы-то знаем, что он умер от никчемности.
Journal information